Чайная Церемония

В колеблющемя полумраке весенних сумерек, когда невнятные переливы птичьего щебетания раздавалось среди ветвей, разве не казалось вам, что птицы говорят со своимим друзьями о цветах. Несомненно, в человечестве любовь к цветам выросла одновременно с любовной поэзией. Что другое лучше, чем цветок, милый в бессознательности своей, благоуханный в своем молчании, может служить для нас прообразом распускающейся девственной души. Первобытный человек, когда он впервые поднес своей возлюбленной гирлянду цветов, тем самым возвысился над животными. Так перейдя границу простой естественной необходимости, он становится человечным. Он вступил в область искусства, когда начал постигать неуловимую необходимость бесполезного.

В радости и печали, цветы - это наши постоянные друзья, с ними мы едины, пьем, поем, танцуем и флиртуем. На крестинах и свадьбах всегда цветы. Даже умереть мы не смеембез них. Лилии с нами, когда мы молимся. Лотос, когда размышляем, розы и хризантемы, когда собираемся в бой. Мы пытались даже говорить языков цветов. Как могли бы мы жить без них. Страшно даже подумать о мире без цветов. Какое утешение приносят они у постели больного какой свет поливают во мглу усталой души. Их неясная нежность возраждает в нас веру в людей, так же как внимательный взгляд прекрасного ребенка пробуждает потерянные надежды. И когда нас положат в землю, они будут печалиться над нашей могилой.

Грустно это, но мы не можем скрыть того факта, что, несмотря на свою дружбу с цветами, мы не далеко ушли от животных. Поскоблите немножко овечью шкуру, и волк внутри нас скоро покажет свои зубы. Ведь было же сказано о человеке, что в десять лет он - животное, в двадцать - безумец, в тридцать - неудачник, в сорок - обманщик, в пятьдесят - преступник.Может быть он делается преступным потому,что никовда не переставал быть животным. Самая большая реальность для нас-это голод, самое священное - наши желания. Одна рана за другой рассыпались в прах перед нашими глазами, но всегда остается неприкосновенным один алтарь, - тот, на котором мы курим ладан нашему верховному идолу- самим себе. Велик наш бог и деньги - пророк его. Мы опустошаем природу для жертвоприношений ему. Мы хвалимся, что победили материю, и забываем, что материн поработила нас. Каких только ужасов мы не совершаем во имя культуры и утонченности.

Скажите мне, милые цветы, - когда вы стоите в саду, вы киваете агнелам, поющим вам о росе и о солнечных лучах, знаете-ли вы. какая ужасная судьба нас ожидает. Мечтайте, качайтесь и наслаждайтесь, пока можете, легким даханием летнего ветерка. Завтра беспощадная рука сомжнется вокруг нашего горла. Вас вырвут, оторвут ваши нежные члены и унесут вас далеко от нашего тихого дома. И та, которая сделает это, может быть, будет прекрасна. Ее руки будут влажны от вашей крови, и она скажет, что вы прелестны. Скажите мне, разве это - доброта? И вашей тюрьмой будут волосы бессердечной женщины или теплица сюртука мужчинй, который будь вы людьми, не посмел бы взглянуть вам в глаза. А может сыть вы попадете в узкий сосуд со стоячей водой, и нечем будет вам освежить жажду, порожденную приливом жизненных сил.

Цветы, если вы бывали когда-нибудь в стране Микадо, вы наверное встречали ужасного человека, вооруженного ножницами и маленькой пилой. Он называет себя мастером цветов. Он претендует на звание доктора, и вы инстинктивно ненавидите его, потому что вы знаете, что доктор старается всегда продлить страдания своей жертвы. Он срезает, сгибает и скрючивает вас, заставляя принимать невозможные позы, которые по его мнению, больше подходят вам. Оттерзает ваши мускулы и вывихивает кости, как остеенат. Он прижигает вас на раскаленных угольях, чтобы остановить кровотечение и втыкает в вас проволоку, чтобы помочь кровообращению. Он пичкает вас солью, уксусом, квасцами и даже купором, он льет кипяток на ваши ноги, когда вы близки к обмороку. Он гордится тем, что все эти приемы поддержат в вас жизнь на две-три недели дольше, чей это возможно в естественных условиях. Разве не предпочли бы вы, чтобы вас сразу убили, как только вы попади в плен. Какие же преступления могли вы совершить во время вашего первого воплощения, чтобы заслужить такое наказание в этой жизни.

Безумная трата цветов в странах запада еще более ужасна,чем то обращение, которому они подвергаются со стороны тимейстеров на востоке. Число цветов, которые ежедневно срезаются в Европе и Америке для украшения бальных комнат и обеденных столов, и которые назавтра выбрасываются, должно быть громадно: если бы сплести изних гирлянду, она обвила бы весь континент. Рядом с равнодушием к жизни вина флормейстера кажется совершенно незначительной. Он, по крайней мере, уважет экономию природы, он выбирает свои жертвы с заболивой предусмотрительностью, а после их смерти, воздает почести их останкам. На западе украшение цветами составляет, как бы часть антуража богатства, минутный каприз.Куда пойдут они, все эти цветы, после того, как окончится празднество. Как это ужасно, когда видишь, что увядший цветок безжалостно выбрасывается на навозную кучу.

Почему так прекрасны цветы и так несчастны. Насекомые могут жалить, и даже самый кроткий зверек защищается, когда на него нападают. Птицы, на которых охотятся из-за красивых перьев для шляп, могут улететь, пущные звери, мех которых вам нужен для шубы, могут спрятаться при вашем приближении. Увы, единственный крылатый цветок, известный нам, это - мотылек, все другие беспомощны перед хищниками. Если они и кричат в агонии смерти, крик их никогда не достигает наших ушей. Мы всегда грубы с теми, кто любит нас и служит нам в молчании, но придет время, и за нашу жесткость, наши лучшие друзья, быть может, покинут нас. Разве вы не замечаете, что с каждым годом все меньше делается диких цветов. Может быть, их мудрецы велели им уйти, пока люди не сделаются более человечными.

Многое можно сказать в пользу того, кто выращивает растения. Тот, кто сажает, гораздо- более человечен, чем тот, кто срезает. Отрадно наблюдать, как он позаботился о воде и солнце, как он сражается с паразитами, как он боится морозов, как тревожится, когда почки появляются слишком медленно, как радуется блеску листьев. На востоке искусство цветоводства очень древнее, и роман поэта и его любимого растения часто служит сюжетом песни или рассказа.С развитием искусства керамики в эпоху династий Танг и Сунг, появились изумительные сосуды для цветов, - не горшки, но покрытые драгоценными камнями вазы. За каждым цветком был особый присмотр, и его листья обмывались с помещаю кисти из кроличьих волосков. Писали о том, что пион должен поливаться красивой, нарядно одетой девушкой, зимняя слива - бледным, стройным монахом. В Японии одна из самых популярных опер, Хачиноки, появившихся в период Ашикага, основана та теории о бедном рыцаре, который однажды морозной ночью, за недостатком топлива для поддержания огня губит все любимое растение, чтобы согреть странствующего монаха.

А монах этот, в дай-ствительности, никто другой, как Ходхо Токиори Гарун-Аль-Рашид наших сказок, и самопожертвование не остается без награды. Эта опера и в наши дни все еще вызывает слезы у токийской публики.

Редкие цветы охранялись с большой заботой. Исператор Хуенсунг, из династии Тангов, вешал золот^ые бубенчики на ветки в саду, чтобы отогнать птиц. Это он предпринимал весной экскурсии с дворцовыми музыкантами, чтобы веселить цветы нежной музикой. Любопытная табличка, которую традиция приписывает Иошитсуне, герою наших Артурианских легенд, все еще существует в одном из японских монастырей. Это предупрежедение, повешенное для защиты одного чудесного сливочного дерева, и оно обращается к нам с мрачным юмором воинственного века. После упоминании о красоте цветов, надпись гласит: Кто срежет хоть одну ветку с этого дерева, должен поплатиться за нее пальцем". Я бы хотел, чтобы в наши дни такие законы были направлены против тех, кто легкомысленно уничтожает цветы и портит произведение искусства.

Даже когда мы видим цветы в вазонах, м-ы склонны подозревать эгоизм в человеке. Зачем отрывать цветы от родной почвы и заставлять цвести в чуждом окружении. Это все равно,что требовать песен от птицы в клетке. Кто знает,быть может орхидей задыхаются в искусственном тепле наших оранжерей и безнадежно жаждут, хоть взглянуть на свое родное южное небо.

По настоящему любит цветы тот, кто навещает их в их родной обстановке, подобно Тасюенмингу, который сидел перед сломанной бамбуковой изгородью, разговаривая с дикими хризантемами, или Чиуосингу, который забывался в мистическом аромате, когда бродил под цветущими сливами Западного озера в сумерки. Говорят, что Чоумуши спал в лодке, чтобы его сны сливались со снами лотоса. И Тот же дух вдохновлял императрицу Комио, одну из наших знаменитых сластительниц Нара, когда она пела: "Срывая тебя, я оскверняю своей рукой чистоту твою, о цветок. А если ты, как сейчас, стоишь на лугу я приношу тебе Будде прошлого, настоящего и будущего.

Однако же, не будем так сентиментальны. Меньше роскоши, больше величия. Лаотсе сказал: "Небо и земля безжалостны". Кободаиши сказал: "Беги, беги, беги, течение жизни всегда стремится вперед. Умирай, умирай, умирай, смерть приходит ко всем. Куда бы не повернулись, мы стоим перед гибелью. Гибель внизу и вверху, позади и впереди. Единственно вечное - это перемена, - почему не приветствовать Смерть, как Жизнь. Они, лишь обратные стороны одна другой, ночь и день Брамы.

Через распад старого возможно делается возрождение. Мы почитали Смерть, неумолимую и милостивую богиню под разными именами. Это была тень Всепожирающего, которую Гебуро приветствовал в огне. Это - ледяной пуризм острой, как меч души, перед которой Шинто - Япония падает ниц даже и теперь. Мистический огонь уничтожает нашу слабость, свяженный меч разрубает узы желания. Из нашего праха возникает феникс небесной надежды, свобода порождает высшее осуществление мужества.

Почему не уничтожать цветы, если таким образом мы можем получит новые формы  облагораживающие мировую мысль. Мы только зовем их присоединиться к нашему жертвоприношению Прекрасному. Мы искупим свою вину перед ними, посвящая себя Чистоте и Простоте. Так рассуждали тимеистеры, когда они установили культ цветов.

Тот, кто знаком с обычаями наших тимейстеров, заметил должно быть, каким религиозным почитанием они окружают цветы. Срезая цветы, они тщательно выбирают каждую ветвь, каждый побег, все время, как бы руководясь той художественной композицией, которая возникла в их мозгу. Они считают постыдным срезать больше/ чем это абсолютно необходимо. Кстати, надо заметить, что они всегда смешивают цветы с листьями, потому что целью их является предоставить жизнь растения во всей красе. В этом отношении, как и во многих других, их метод отличается от метода, которому следуют в западных странах. Там цвети становятся таким образом, что видна бывает лишь головка или стебель, а тело засунуто, как попало, в вазу.

Когда тимейстер приготовил цветок, он ставит его на токонома, почетной место в японской комнате. Рядом не ставят ничего такого, что могло бы нарушить впечателние от цветка, избегают даже помещать картину, от этого привила отступают лишь в том случае, если соединение дасткакой-либо особый художественный эффект. И цветок красуется на алтаре, как принц на троне, и гости, или ученики, обратсятся к хозяину. Художники, писатели берут цветы сюжетом свои произведений. Когда цветок увянет, тимейстер осторожно спускает его в реку или зарывает в землю. И в память цветов иногда ставят памятники.

Искусство расставлять цветы возникло, невидимому, одновременно с тиизмом, в пятнадцатом столетии. Наши легенды приписывют первые такие попытки буддистским святым, которые собирали цветы, сломленные бурей, и, в своей бесконечной любви ко всему живущему, помещал их в сосуды с водой. Говорят, что Соами, великий художник при двор Ашикага-Йошимаза, был одним из первых эдептов этого искусства. Джук тимейстер, был одним из его учеников, а также Сенно, основатель дома Шкенобо, семейства, такого же знаменитого в анналах цветов, ка семейство Канос в живописи. С усовершенствованием чайного титуала при тимейстере Рикьу в последнюю половину шестнадцатого столетия, искусство расстановки цветов достигло своего полного развития. Рик и его приемники, знаменитые Ота-Вурака, Фурука Орибе, Коэтсу, Кобо: Эншьу. Катагири Секишьу соперничали друг с другом в изобретении новых комбинаций. Мы, однако, должны помнить,что культ цветов тимейстеров составлял только одну часть их эстетического ритуала и не сам по себе. ясно выраженной религией. Расстановка цветов, как и произведений искусства, в чайной комнате подчинялась общей схеме убранства.Так, Секишьу предписывал, что не надо ставить белве цвет сливого дерева, когда в саду лежит снег, "Кричащие" цветы безжалостно изгонялись из чайной комнаты. Расстановка цветов, выработанная тимейстером, теряет свое значееие, если оторвать ее от места, для которого она первоначально назначалась, потому что ее линии и пропорции были взяты в гармоническом соответствии с окружающим.

Культ цветов ради их самих начинается с появлением - флормейстер к середине семнадцатого столетия. Культ этот становится независим с чайной комнаты и не знает других законов, которые диктует ваза. Теперь делаются возможными новые методы и идеи выполнения. Отсюда ВОЕ никло много разных принципов и школ. Один писатель середины прошлого столетия сказал, что он насчитывает сотню различных школ расстановки цветов. Широко обобщая, эти школы распадаются на две главные ветви, Формальную и натуралистическую. Формальные школы - их вождем был йкенобос - ставили своей целью классический идеализм, соответствуют идеям академиков Кано. У нас есть записи о расстановке цветов первыми мастерами этой школы, расстановке, которая почти воспроизводит живопись цветов Сансетсу и Тоуненобу. С другой стороны, натуралистическая школа, как о том говорит самое ее имя, брала своим образцом природу, рекомендуя лишь те изменения формы, которые способствовали выражению художественного единства. Таким образом, мы распознаем в ее работах те же самые импульсы, которые повели к образованию Юкииое и Шиджо школ живописи.

Если бы было время,было бы интересно остановиться более подробно, чем теперь на законах'композиции и деталях, сформулированных разными флормейстерами этого периода и показывающих основные теории убранства. Обзор теорий выявляет, что они говорят о Главном Принципе (Небо), о Подчиненном Принципе (Земля) и о Примиряющем Принципе (человек). Расстановка цветов, не осуществлявшая этих принципов, считалась бесплодной и мертвой. Теории подчервивали также значение того, чтобы цветок рассматривался в трех различных аспектах: формальном, полуформальном и неформальном. О первом можно сказать, что он представляет цветы в пышных костюмах малъной залы, второй - в удобном и изящном послеобеденном платье, третий - в очаровательном дещабилье будуара.

Наши симпатии в вопросе декрировки цветами клонятся скорее на сторону тимейстеров, чем флормейстеров. Искусство первых - это искусство в его исюнной установке и оно нас захватывает, благодаря своей близости к жизни. Мы хотели бы называть эту школу "натурально", в отличе от "ненатуралистической" и "формальной" школ. Тимейстер считает, что его обязанности заканчиваются свыбором цветов и цветам предоставляется самим рассказывать свою собственную историк Зимой, входя в чайную комнату, вы можете увидеть нежную ветку дикой вишни в соединении с бутонами камелии; в этом - эхо уходящей зимы вместе с пророчеством о весте. Если вы приходите выпить чаю в раздражающе - жаркий летний полдень, вы найдете_,быть может в прохладном полумраке на токоном одну единственную лилию в висячей вазе. Осыпанная росой, она как будто, улыбается суетности жизни.

Интересно соло цветов, но концерт цветов, живописи и скульптуры делается неопределимо очаровательным. Секишью однажды поместил водяные растения в плоский сосуд, чтобы создать представление о растительности озер и болот, а на стене над вазой он повесил картину Соами, изображающую диких уток, летящих в воздухе. Шоха, другой тимейстер соединил поэму о "Красоте одиночества у моря" с бронзовой курильницей для ладана в форме рыбачьей хижинй и несколькими дикими цветами с морского берега. Один из гостей заметил, что, глядя на это соединение, он чувствовал дыхание осени на ущербе.

Историям о цветах нет конца. Мы расскажем еще одну. В шестнадцатом столетии ипомея была у нас редким растением. У Рикьу был сад, полный этих цветов, и он обрабатывал свой сад с заботливым старанием. Слух о его вьюнах достиг ушей Таико, который и захотел увидеть сад. Рикьу пригласил его в свой дом на утренний час. В назначенный день Таико проходил по саду, но нигде не увидел он даже и следа воюнков. Вся поверхность сада была выравнена и посыпана песком. В угрюмом негодовании деспот вошел в чайную комнату, но там его ожидало зрелище, которе совершенно восстановило его настроение. На токонома, в редкой бронзовой вазе эпохи Сунгов, стоял единственный цветок ипомеи- королевы сада.

В такие минуты мы можем вполне постигнуть значение жертвоприношения цветов. Может быть, цветы и сами это понимают. Они не трусы.как люди. Некоторые цветы прекрасны в смерти, цветы японской вишни, когда они предаются на волю ветра. Всякий, кто стоял перед благоухающей лавиной в Иошино или Арашияма, должен был почувствовать это. Одно мгновение цветы парят в воздухе, как жемчужные облака, и танцуют на хрустальной струе потока. А потом, уплывая вдаль на смеющейся воде, они, кажееся говорят: "Прощай, весда, мы уходим в Вечность."